Роман Сопко: «Все должно быть так, как в жизни»

Артист саратовского театра кукол «Теремок» рассказал о работе с куклами на сцене, а директор театра Александр Удалов о роли кукольных театров в России и других странах мира.

В Липецком театре кукол водоворот, сразу два представления в один день — Саратовский театр кукол «Теремок» показывает один из своих лучших музыкальных спектаклей «Бременские музыканты». Сравнение с бурлящей веселой стихией возникает сразу, как только мы оказываемся в постоянно движущемся потоке маленьких зрителей. Все куда-то и зачем-то немедленно бегут. Вверх-вниз по лестнице, через все закоулки только что бывшего тихим и просторным театрального фойе, весь театр в одно мгновение заполняется детскими голосами и топотом. Успокаивается эта волна только в зрительном зале. Дети замирают и смотрят на сцену.

В опустевшей на время гримерке, пока артисты еще на сцене и остается несколько минут до финальных поклонов, мы говорим с директором Саратовского театра кукол «Теремок» Александром Удаловым о том, как воспринимают кукольные спектакли взрослые и маленькие зрители.

— 43 века назад театр кукол возник как развлечение для взрослых, детскому направлению всего около 150 лет. Для того, чтобы воспринимать кукол как символ, как метафору нужно обладать определенным багажом знаний, которого у ребенка еще нет и существует мнение, что в советское время театр кукол просто не смог себя защитить и оказался в рамках только детского театра. Вы с этим согласны?

— Нет, не согласен. Именно в советское время были поставлены и «Необыкновенный концерт», и «Божественная комедия», очень много было взрослых спектаклей. Тут издалека надо начать. Во всем мире, кроме, наверное, России, театр кукол — театр для взрослых. Он очень любим в Европе, в Латинской Америке, а уж во всех арабских странах он единственный действующий театр, там не столько развиты драматические театры, никакого балета там в помине нет, есть только театры кукол. Он очень любим в Юго-Восточной Азии — в Индии, Китае. Где особое восприятие символа, религиозные или культурные запреты, единственной отдушиной остается театр кукол.

Плюс, театр кукол развивался как площадная культура, неся в себе элементы протеста — скоморохи, петрушки, итальянская комедия. Любимый персонаж — это городской хулиган, Петрушка, изгой, который борется либо с каким-то богатым ростовщиком, либо с полицейским. Поэтому, да, это для взрослых.

Говоря о детях, я скажу словами нашего режиссера Геннадия Шугурова, «маленький зритель не понимает, что происходит, но мы его учим чувствовать».

— Воспитываете?

— Да. Когда ребенок смотрит спектакль, он не понимает почему он смеется именно в это время, почему он грустит. Умом он пока еще мало понимает, а чувствует душой, сердцем. Взрослые, когда смотрят спектакль, все понимают, видят все пласты, видят несколько смыслов, видят какой-то там символизм, маленький зритель просто чувствует.

— Я вот думаю, а что лучше, чувствовать, как ребенок или понимать, как взрослый?

— К сожалению, мы уже не вернемся к таким чувствам. Только если воспринимать мир как ребенок...

— Дайте совет взрослому, который идет на такой спектакль.

— Может быть, действительно, не нужно анализировать. Нужно прийти и воспринимать все как чудо. Как мы ходим в цирк, мы же не анализируем как крутят сальто, как летит булава, что не такие уж и богатые костюмы. Мы пришли на чудо. Так и здесь. Прийти и восторгаться как ребенок.

Роман Сопко играет в спектакле Короля. Мы говорим с ним сразу же после спектакля, буквально не дав актеру уйти со сцены. Стоим за кулисой, практически в абсолютной темноте — осветители проверяют свет перед следующим представлением, которое саратовские актеры сыграют уже через час, на мониторе видно, как зрители неторопливо уходят из зала, проверяются декорации, настроение — как в волшебной сказке.

— Что может кукла и чего не может драматический актер?

— Жест куклы. Если в спектакле кукла старой женщины, бабушки утрет слезы, жест будет эмоционально более наполненным нежели это сделает актриса в живом плане. Поскольку кукла — это уже образ, метафора, символ. И все — мельчайшие движения, тонкости, они в кукле более заметны зрителям и артистам надо переживать это гораздо более обширней.

— Что для вас кукла — партнер, маска, часть вашей души?

— У драматического артиста есть костюм, есть грим, есть усы, которые он наклеивает, толщинки какие-то он накладывает, чтобы живот увеличить. У нас уже этот образ создан художником, скульптором, бутафором. Он уже есть во плоти. Нам необходимо сделать так, чтобы он ожил, чтобы все человеческие качества, которые мы на протяжении всех репетиций в нем находим — чтобы они в нем отражались. Тут нельзя сказать — партнер, не партнер. Это как инструмент наш. Как у скрипача скрипка, у пианиста фортепьяно.

— Бывает такое, что кукла не слушается? Вот у нее сегодня свое настроение?

— Нет, ничего такого. Она может не слушаться, если я это не делаю хорошо (смеется). Поэтому она так себя и ведет. Здесь нужно добиться технического совершенства... но совершенства вообще не бывает, как известно. Поэтому тут нужно добиться технического хорошего состояния своего, чтобы во время репетиций и спектакля на это не обращать внимания, чтобы кукла слушалась всегда, а ты мог отвлекаться только на какие-то актерские задачи.

— В драматическом театре репетиции начинают с читки, а у вас как это происходит?

— Точно так же, с читки. Мы сидим, у нас есть застольный период в любом самом простом для нас спектакле. Вот недавно у нас был спектакль «Медвежонок Рим-Тим-Ти», он абсолютно для маленьких деток, что мы называем для «горшков» (смеется). В этой драматургии, которая довольно примитивная, скажем так, мы пытаемся выстроить какие-то взаимоотношения — там папа и сын — и мы, сидя за столом пытаемся что-то найти не в характере, не в голосе. Боже упаси читать вот таким голосом (меняет голос на высокий тембр мультяшного персонажа). Мы своими обыкновенными человеческими голосами читаем и пытаемся найти знакомые нам всем качества, тонкости характера, всех ситуаций, которые описаны, чтобы это было похоже на жизнь в первую очередь.

— Когда рождается кукла, ее образ, вы участвуете в этом? Или вы видите ее уже готовой?

— Мы видим иногда эскизы, которые есть, мы видим работу бутафоров. У нас в театре бутафорский цех находится прямо возле входа, поэтому проходя, мы видим, как они работают, смотрим — как куклы? готовы-не готовы? В некоторых спектаклях бывает художник с режиссером чудят и делают персонажей очень похожими на артистов.

— Вам это нравится?

— Конечно, нравится. У нас нет огромного количества таких спектаклей. Был один спектакль «Шесть пингвинят», где кукол действительно делали с наших детских фотографий, все эти мордашки. Это очень хорошо, потому что и голосово, и характерно априори получается стопроцентное попадание.

— У вас, как у актера тетра кукол, есть особое отношение к предмету, к материи, к тому, что через предмет можно что-то понять, выразить?

— У любого артиста в принципе должно быть это. В нашем Саратовском театральном институте преподавал ученик Захавы, Владимир Захарович Федосеев, и он говорил, что эти упражнения, которые делаются на нашем отделении — артистов театра кукол — они необходимы для всех, для музыкального отделения, для драматического, потому что они развивают фантазию, развивают гротесковость артиста, свободу и ты начинаешь фантазировать уже конкретно в этой ситуации. Вот этот платочек обиделся на этот кубик. Это полнейшая ерунда и со стороны может показаться сумасшедшим домом. Но если это совершенно серьезно разыграть — это будет либо очень смешно, либо очень трогательно, но самое главное, что это будет по-человечески. Это основа основ — все должно быть так как в жизни.

ИА «Мост ТВ» (г. Липецк), 5.10.2014 год.